«Внимание! Говорит Ленинград! Слушай нас, родная страна. У микрофона поэтесса Ольга Берггольц» - так ежедневно в эфир летели ожидаемые блокадниками слова…

Ольга Берггольц – великая дочь Ленинграда, первый поэт блокады. Ей выпало великое и трудное счастье стать поэтической музой, поэтическим знамением блокадного Ленинграда.

Писательница, поэтесса Ольга Федоровна Берггольц  все годы блокады не покидала родной город. Уже 8 сентября 1941 года Ленинград был блокирован. Из черных "тарелок" радио звучали патриотические песни, летели в эфир призывы, обращения. Активная пропаганда дикторов оправдала себя. Город не поддался панике. Народ верил в то, что фашисты будут с позором отброшены от стен Ленинграда. Голос Ольги Берггольц источал небывалую энергию. Она делала репортажи с фронта, читала их по радио. Ее голос звенел в эфире три с лишним года, почти ежедневно обращаясь к героическому городу. Ее голос знали, ее выступления ждали. Ее слова, ее стихи входили в замерзшие, мертвые дома, вселяли надежду, и Жизнь продолжала теплиться:

Товарищ, нам горькие выпали дни, 
Грозят небывалые беды, 
Но мы не забыты с тобой, не одни, - 
И это уже победа. 

        Можно было подумать, что с горожанами беседует человек, полный сил и здоровья, но Ольга Федоровна существовала на таком, же голодном пайке, как и все горожане. В блокадном 1942-м она создала свои лучшие поэмы, посвященные защитникам Ленинграда: знаменитый "Февральский дневник" и "Ленинградскую поэму". Это была удивительной стойкости женщина. Она не только решила остаться в блокадном городе, она делала все, чтобы поддерживать ленинградцев, не давая пасть духом: 

В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят… 
Быть может, нас сейчас завалит, 
Кругом о бомбах говорят… 
…Я никогда с такою силой, 
как в эту осень, не жила. 
Я никогда такой красивой, 
такой влюбленной не была..

Слушатели радио воспринимали ее слова как свои, только многократно усиленные. Ее стихи, ее голос, ее обращение к ленинградцам, доверительное и мужественное, вели от сумрака боли к свету надежды:

Нам от тебя теперь не оторваться.

Одною небывалою борьбой,

Одной неповторимою судьбой

Мы все отмечены. Мы — ленинградцы.

Нам от тебя теперь не оторваться:

Куда бы нас ни повела война —

Твоею жизнию душа полна

И мы везде и всюду — ленинградцы.

Нас по улыбке узнают: нечастой,

Но дружелюбной, ясной и простой.

По вере в жизнь. По страшной жажде

                                  счастья.

По доблестной привычке трудовой.

Мы не кичимся буднями своими:

Наш путь угрюм и ноша нелегка,

Но знаем, что завоевали имя,

Которое останется в веках.

Да будет наше сумрачное братство

Отрадой мира лучшею — навек,

Чтоб даже в будущем по ленинградцам

Равнялся самый смелый человек.

Да будет сердце счастьем озаряться

У каждого, кому проговорят:

— Ты любишь так, как любят

                          ленинградцы...

Да будет мерой чести Ленинград…

 

В тогдашней ленинградской жизни дух был неотъемлем от слова, дух и слово сделались синонимами. Ничего уже не оставалось кроме слова-утешения, слова-надежды и слова-призыва.

В стихах Ольги Берггольц царствовала особая атмосфера строгой нравственной чистоты, самоотверженности, предельной искренности и человечности, столь характерная для города тех дней, находившегося в кольце вражеской блокады, для ленинградцев, которые жили, «не отводя от смерти глаз». Шел четвертый месяц блокады, воздушные тревоги длились по 10 - 12 часов. Ленинградцы получали по 125 -250 граммов хлеба.
В творчестве Берггольц нашла отражение не только судьба отдельного человека, но и вся история войны:

 

Я как рубеж запомню вечер:

Декабрь, безогненная мгла,

Я хлеб в руке домой несла,

И вдруг соседка мне навстречу.

- Сменяй на платье, - говорит, -

- Менять не хочешь – дай

по дружбе:

десятый день, как дочь лежит.

Не хороню. Ей гробик нужен.

Его за хлеб сколотят нам.

Отдай. Ведь ты сама рожала…-

И я сказала: - «Не отдам. –

И бедный ломоть крепче сжала.

-Отдай, - она просила, - ты

Сама ребенка хоронила,

Я принесла тогда цветы,

Чтоб ты украсила могилу. –

…Как будто на краю земли,

Одни во мгле, в жестокой схватке,

Две женщины, мы рядом шли,

Две матери, две ленинградки.

И, одержимая, она

Молила долго, горько, робко.

И сил хватило – у меня

Не уступить мой хлеб на гробик.

И сил хватило привести

Ее к себе, шепнув угрюмо:

- На, съешь кусочек, съешь…

Прости!

Мне для живых не жаль, -

не думай, -

…прожив декабрь, январь,

Февраль,

Я повторяю с дрожью счастья:

Мне ничего живым не жаль –

Ни слез, ни радости, ни страсти.

Перед лицом твоим, война,

Я поднимаю клятву эту,

Как вечной жизни эстафету,

Что мне друзьями вручена.

Их множество – друзей моих,

Друзей родного Ленинграда.

О, мы задохлись бы без них

В мучительном кольце блокады.

 

Вот уже 76 лет прошло с тех пор, как была снята  блокада с города на Неве, но люди никогда не забудут о жертвах, павших во время осады города в 1941-43 годах,  ленинградцах, оказавшихся в пекле страданий и невзгод.

 

Опять война,

Опять блокада…

А может, нам о них забыть?

Я слышу иногда:

«Не надо,

Не надо раны бередить.

Ведь это правда, что устали

Мы от рассказов о войне

И о блокаде пролистали

Стихов достаточно вполне».

И может показаться:

Правы

И убедительны слова.

Но даже если это правда,

Такая, правда

Не права!

Чтоб снова

На земной планете

Не повторилось той зимы,

Нам нужно,

Чтобы наши дети

Об этом помнили,

Как мы!

Я не напрасно беспокоюсь,

Чтоб не забылась та война:

Ведь эта память - наша совесть,

Она,

Как сила нам нужна…